Золотовский Константин Дмитриевич Рыба одеяло

Золотовский Константин Дмитриевич — Рыба-одеяло

Тут можно читать онлайн книгу Золотовский Константин Дмитриевич — Рыба-одеяло — бесплатно полную версию (целиком). Жанр книги: Советская классическая проза. Вы можете прочесть полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и смс на сайте Lib-King.Ru (Либ-Кинг) или прочитать краткое содержание, аннотацию (предисловие), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.

Рыба-одеяло краткое содержание

Рыба-одеяло — описание и краткое содержание, автор Золотовский Константин Дмитриевич, читать бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Lib-King.Ru.

В сборник «Рыба-одеяло» включены новые рассказы К. Золотовского о водолазах. Вы познакомитесь и с новыми героями – бойцами морской пехоты, разведчиками, участниками обороны полуострова Ханко и Ленинграда. Вместе с ними боролись против врагов в годы Великой Отечественной войны и советские водолазы. И даже в самые тяжелые минуты их не покидало чувство юмора.

Рыба-одеяло — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Рыба-одеяло — читать книгу онлайн бесплатно, автор Золотовский Константин Дмитриевич

В пору детства и юности, когда замыслов у тебя очень много, но ты еще не выбрал себе дела по душе, один старинный морской узел неожиданно определил всю мою судьбу.

Шла гражданская война.

Мальчишкой впервые увидел я военных моряков на станции Иркутск. Жил я тогда в предместье Глазково. Станция была оккупирована интервентами.

На сером заплеванном перроне вокзала перед коричневой теплушкой стояла группа балтийских матросов. У одного через плечо висела связка баранок, другой держал круг заиндевелой колбасы. Направлялись они на Дальний Восток, а иностранец комендант задержал их.

В полушубке, стянутом пулеметными лентами, с тремя гранатами у ремня, от группы отделился командир. Поправил бескозырку и направился к коменданту. Поигрывая сизым от мороза наганом, зловещим без кожаной кобуры, он насмешливо сказал иностранцу: «Мы вам не мамзели, а вы нам не мосье, извольте отправить немедленно!»

Усмехались серые глаза матроса, и эта усмешка в суровой тогда обстановке поразила меня. Матрос ничего не боялся.

Грозный для всех комендант, который любил говорить: «Я могу аррэстовать и расстрэлять!», сразу как-то съежился, засуетился и пошел дать приказ об отправке теплушки.

А матрос вразвалку, спокойно шествовал за комендантом. На бескозырке его горели золотые буквы, и на руке синела замысловатая татуировка – не корабль и не якорь.

Про дальнейшую судьбу маленького матросского отряда рассказал мне старый партизан Иннокентий Седых, когда мы бродили с ним по тайге.

«Наш партизанский отряд пробирался в Забайкалье, – рассказывал Седых. – Попросились мы к матросам в теплушку. «Садитесь, – говорят, – вместе веселей».

Ночью повалил лохматый снег. Валил и валил, засыпая дорогу, вокзал, тайгу. – задумчиво говорил Иннокентий. – Вот тут мы и столкнулись с осатаневшими откормленными семеновцами.

Интервенты пропустили из Забайкалья в Иркутск броневик «Орлик» с отрядом сибирских казаков под командой атамана Семенова. Матросы выскочили из теплушки, отстреливаясь от вооруженных до зубов казаков. Таежную тишину разрывали гранаты.

По грудь в снегу прорывались мы в тайгу. Косил пулемет наших партизан. Не уйти нам, если бы не матросы у железнодорожного полотна. Дрались они до последнего патрона. Все погибли. А их командир продолжал сдерживать натиск семеновцев. Пользуясь замешательством, матрос подался к тайге. Залег за поваленные бурей толстые лиственницы и всаживает пулю за пулей в бандитов. Потом закурил трубку и швырнул последнюю гранату.

«Ну, и черт, а не матрос!» – думал я тогда.

Слышим – стихло. Угробили человека. Не дешево достался этот моряк.

Мои валенки были полны снегу. Даже в карманы полушубка набился. Измученный добрался я до избушки лесника. Валенки снять невозможно. Разогрел на огне и оторвал вместе с кожей. Отмерзли пальцы, пришлось отрубить.

Два дня искал лесник матросского командира. Не нашел.

Растаял снег, заалела набрякшая соком клюква, по-весеннему загудела, заухала мохнатая тайга. Наткнулись мы на матроса – командира отряда.

Поблекли, но не исчезли золотые буквы на его бескозырке.

– Видел ты на руке наколку? – спросил я.

– Морской узел, – сказал Иннокентий и неумело нарисовал мне прутиком на дороге очертания этого узла.

– А завязать его можешь?

– Нет. И даже названия не знаю. Сам много лет плавал на Байкале матросом, а такого не видывал. Может, ты разгадаешь, – усмехнулся Седых.

И действительно, через много лет, когда уже не было в живых Иннокентия, увидел я этот таинственный узел при самых удивительных обстоятельствах.

В один из январских дней тысяча девятьсот двадцать третьего года четверо комсомольцев иркутской организации сдавали секретарю ячейки боевые чоновские[1] винтовки, подсумки, патроны и гранаты. Павел Никоненко, Левка Шевелев, Сережка Макарычев и я уходили добровольцами во флот.

В двенадцать часов дня состоялось торжественное заседание. Вся наша четверка стояла на эстраде, с красными бантами на груди.

Зал иркутского КОРа (клуба Октябрьской революции) был битком набит молодежью. Сидели здесь и первые глазковские комсомольцы, друзья детства и юности, бойцы ЧОНа, с которыми вместе ходили на белые банды Донского, охраняли мосты и военные склады.

Нам вручили грамоты. Я принял печатный лист и молодым ломким голосом выкрикнул ответное слово:

– Мы выполним наказ и будем, не щадя жизни, охранять морские границы нашей великой Родины на Балтийском море!

Ребята совали нам на память свои фотографические карточки: «Сережке от Петьки», «Левке от Сашки», «Храни, не забывай друга, а то приедешь на корабль, да и зазнаешься». Девушки подарили нам кисеты и носовые платки с вышитыми якорями и цветочками. Мы еще были в кепках и пиджаках, но бойкий карандаш Сереги Ломоносова уже запечатлел нас на листе стенной газеты в клешах, форменках и бескозырках с ленточками до самых пят.

Мы сели в вагон.

Комсомолка Галя врасплох поцеловала Сережку Макарычева, и он сделался пунцовым от смущения. Мы звали его женихом, он конфузился и, чтобы скрыть волнение, старался басом говорить грубости, что к нему совсем не шло.

Прощай, Иркутск с комсомольцами,

Уезжаем на флот добровольцами.

На перроне – матери, отцы, братья и сестренки. Пашкин отец, богатырь-грузчик товарного двора, крикнул:

– Коли не послушал, едешь, так служи как полагается, а не то. – и по старой привычке опустил руки на ремень.

Пашка стыдливо отвел глаза в сторону.

– Лева, сынок, пиши мне! – закричала Левкина мать. – Каждый день весточки давай, из Черемхова брось открытку да береги себя. – и заплакала.

Моя мать стояла в старой кацавейке, какая-то выпрямившаяся, с сухими глазами.

Гудок паровоза. Поезд тронулся.

В окнах замелькали железнодорожные будки.

В Черемхове Левка опустил открытку матери. Здесь же в вагон вбежал с гармонью на ремне комсомолец, черемховский шахтер Ванька Косарев.

Читайте: Блюда из рыбы и морепродуктов заготовки

– Тоже в Балтийский флот! – крикнул он. – Едва не опоздал! Крышку от гармони забыл. Ух, не отдышаться!

В Новосибирске нас поджидали вагоны с добровольцами – комсомольцами из Алтая, Западной Сибири, даже из Якутии.

Всех нас влекла романтика, мечта о дальних плаваниях, о боевых кораблях, о матросской форме.

Начались заморозки. В щели теплушки врывался пронизывающий ветер. Мы подбрасывали дрова в железную печурку и кипятили чай.

Черемховский Ваня Косарев играл на гармони, а ребята отплясывали «иркутяночку» и «подгорную».

Часто не хватало дров. Не хватало хлеба.

Поезд подолгу стоял на разъездах и полустанках, а мы бегали к начальнику станции и требовали, чтобы он скорей отправлял нас дальше.

Однажды, когда мы целый день стояли на маленьком глухом разъезде, из деревушки к поезду подошла старая крестьянка и протянула Пашке в вагон узелок. В нем были сибирские шаньги и бутылка молока.

– Детушки, это вы самые, что во флот едете?

– Да, – ответили мы, удивленные, что об этом уже узнали даже в глухой деревушке.

– Передайте привет моему Ваське Кожемякину. Он в Кронштадте и уже третий год не пишет.

– Ладно, бабушка, спасибо за молоко, обязательно ему намылим голову, – сказал Пашка. – Разве можно матерей забывать?

Старушка вытерла глаза платком.

За Уральским хребтом наши теплушки стали осаждать беспризорники. Одни клянчили, протягивая руку: «Дяденька, а дяденька! Дай копеечку, жрать хоцца» А другие воровато всматривались в теплушку, ища, чего бы стащить.

Источник

Рыба-одеяло

Отзывы

Новинки

Учёные утверждают, что инстинкт самосохранения самый сильный среди всех инстинктов, известных люд.

Источник

Константин золотовский рыба одеяло

Золотовский Константин Дмитриевич

В сборник «Рыба-одеяло» включены новые рассказы К.

Золотовского о водолазах. Вы познакомитесь и с новыми

героями — бойцами морской пехоты, разведчиками, участниками

обороны полуострова Ханко и Ленинграда. Вместе с ними

боролись против врагов в годы Великой Отечественной войны и

советские водолазы. И даже в самые тяжелые минуты их не

покидало чувство юмора.

Сом от малокровия

В осажденном городе

Случай на шлюзе

Шла гражданская война.

А матрос вразвалку, спокойно шествовал за комендантом. На бескозырке его горели золотые буквы, и на руке синела замысловатая татуировка — не корабль и не якорь.

«Наш партизанский отряд пробирался в Забайкалье, — рассказывал Седых. Попросились мы к матросам в теплушку. «Садитесь, — говорят, — вместе веселей».

Ночью повалил лохматый снег. Валил и валил, засыпая дорогу, вокзал, тайгу. — задумчиво говорил Иннокентий. — Вот тут мы и столкнулись с осатаневшими откормленными семеновцами.

Читайте: Все рыбы океана колючие

«Ну, и черт, а не матрос!» — думал я тогда.

Слышим — стихло. Угробили человека. Не дешево достался этот моряк.

Два дня искал лесник матросского командира. Не нашел.

Растаял снег, заалела набрякшая соком клюква, по-весеннему загудела, заухала мохнатая тайга. Наткнулись мы на матроса — командира отряда.

Поблекли, но не исчезли золотые буквы на его бескозырке.

— Видел ты на руке наколку? — спросил я.

— Морской узел, — сказал Иннокентий и неумело нарисовал мне прутиком на дороге очертания этого узла.

— А завязать его можешь?

— Нет. И даже названия не знаю. Сам много лет плавал на Байкале матросом, а такого не видывал. Может, ты разгадаешь, — усмехнулся Седых.

В один из январских дней тысяча девятьсот двадцать третьего года четверо комсомольцев иркутской организации сдавали секретарю ячейки боевые чоновские <1>винтовки, подсумки, патроны и гранаты. Павел Никоненко, Левка Шевелев, Сережка Макарычев и я уходили добровольцами во флот.

Нам вручили грамоты. Я принял печатный лист и молодым ломким голосом выкрикнул ответное слово:

— Мы выполним наказ и будем, не щадя жизни, охранять морские границы нашей великой Родины на Балтийском море!

Мы сели в вагон.

Прощай, Иркутск с комсомольцами,

Уезжаем на флот добровольцами.

На перроне — матери, отцы, братья и сестренки. Пашкин отец, богатырь-грузчик товарного двора, крикнул:

Источник

Рыба-одеяло

Шла гражданская война.

Рыба-одеяло скачать fb2, epub бесплатно

Что делает водолаз? Вы думаете, с осьминогами сражается, добывает жемчуг и кораллы в океане, вылавливает погибших капитанов с ядром, привязанным к ноге?

Про таких водолазов я и сам читал, когда мне было лет десять-одиннадцать.

До сих пор помню картинку: каюта затонувшего корабля, посредине каюты стол, за столом скелеты в морской офицерской форме, у одного даже трубка в зубах. Над столом рыбки гуляют, а в дверях живой водолаз стоит, за медную голову руками держится, оттого, наверно, что сроду не видал, как мертвецы курят.

А теперь я водолазное дело знаю не по рассказам. Я сам был водолазом глубоководником.

Сборник рассказов о жизни водолазов для детей среднего и старшего возраста.

В годы гражданской войны погиб большой советский транспорт «Орёл». Разные слухи ходили о гибели «Орла», и все недобрым словом поминали капитана судна Августа Лаце. О долгих и трудных поисках «Орла», о судьбе капитана Лаце и рассказывается в книге. Для младшего школьного возраста.

Что больше всего заставляло чувствовать некоторую необычность в том человеке, это — его возраст.

И впрямь, года Ардальона Порфирьевича Адамейко меньше всего могли служить объяснением его душевного состояния и убеждений: тогда, когда фамилия Ардальона Порфирьевича во второй раз и последний раз попала в газету, — ему было только двадцать девять лет.

Помнится, возраст Ардальона Адамейко нисколько почти не интересовал ни состав суда, ни защитника. Да это было, может быть, и понятно, потому что на скамье подсудимых сидел человек, никак не старавшийся отрицать своего преступления и говоривший о нем просто, очень подробно, и суд, убедившись в его вменяемости и совершеннолетии, вынес свой карающий приговор, вполне соответствовавший обстоятельствам дела…

О рабочем заводе «Текмаш» Георгии Семеновиче Перелыгине можно написать серию очерков. Например, о том, как он добровольцем строил Магнитогорск и построил его; о том, как строил и тоже построил орловский завод «Текмаш», а потом в годы Великой Отечественной войны собственными руками взрывал его. Очень бы драматической получилась сцена, в которой Георгий Семенович тяжелым ломом разбивает те самые уникальные трансформаторы, что были предметом его гордости, как монтажника. Радостным получился бы очерк, рисующий возвращение Георгия Семеновича на родную Орловщину – о том, как он восстанавливал завод, как поднялись новые корпуса, много выше и просторнее прежних.

по Зачулымскому леспромхозу комбината «Томлес»

Читайте: Рыба живая свежая в Димитровграде

Ввиду того, что вредитель-шелкопряд поразил древесные насаждения в девятом квартале, называемом в народе «Глухая Мята», и того, что этот массив может быть поражен летом этого года, чем государству будет нанесен огромный ущерб, ПРИКАЗЫВАЮ:

1. В девятом квартале рубку начать немедленно. Направить в Глухую Мяту бригаду лесозаготовителей в количестве десяти человек.

2. Бригадиром назначить Г. Г. Семенова.

В конце мая, звездной ночью, когда нарымское небо наискось перечеркивают невидимые спички, к обской пристани Луговое швартуется пассажирский пароход «Козьма Минин». Ярко освещенный огнями, гремящий музыкой, голосами, приваливает он к темному дебаркадеру. Позади ожидающих стоят двое в форменной одежде речников. Глядят, как вьются в воздухе причальные концы, как на мостике расхаживает вахтенный, покрикивая в переговорную трубку.

Двое молчат; у одного – невысокого, худощавого – из-под фуражки смотрят большие темные глаза, второй – раскосый, в морщинах – незаметно для спутника вздыхает. У ног стоят чемоданы, стопки книг, перевязанные веревками, и в пестром пледе постель. Черноглазый, заложив руки в карманы, сутулится.

Великий Сервантес, надо полагать, не случайно наделил рыцаря Печального образа высоким ростом и худобой, а его спутника Санчо Пансо сделал толстым коротышкой. Духовное начало и приземленность, идеализм и практицизм, готовность помочь всем страждущим и суетная забота о безмятежной сытости ехали на тощем Росинанте и прожорливом осле, ссорясь и мирясь, мирясь и ссорясь. Собственно, это было непримиримое столкновение двух мировоззрений, разделяющих человечество чуть ли не со времен Адама, когда одни с копьем наперевес бросались на чудовища, а вторые под скрежет боевого металла набивали переметные сумы отборным зерном.

В конторе Северодвинского леспромхоза сказали: «Хороший человек есть! Николай Иванович Ершов… Бригадир раскряжевщиков, передовик, большой мастер своего дела… Что? Любит ли рассказывать о себе? Разговорчив ли? Он из каргопольских, а это такой народ…»

И вот мы идем с Николаем Ивановичем Ершовым по нижнему складу Северодвинского леспромхоза. Справа от нас светится матово и холодно само Белое море, за спиной пересвистываются паровозы, а слева высится современнейший город Северодвинск. Море, первобытность спиленной сосны и неоновый свет над городом.

Вот что я слышал на Волжском автомобильном заводе от рабочего главного конвейера Андрея Андреевича Зубкова.

Отцы и дети. Ну, меня молодым назвать нельзя: мне двадцать семь, большинству ребят в бригаде едва перевалило на третий десяток, а Косте Варенцову три недели назад стукнуло… девятнадцать! Двадцать один, двадцать два года – для конвейера самый типичный возраст, а я скоро заочно политехнический институт кончаю, из рядов Его Величества рабочего класса могу в инженеры… Нет, вопрос ваш я понял: «Чем интересен сегодняшний молодой рабочий, что его отличает от вчерашнего?» Я вас, пожалуй, огорошу парадоксом, если скажу, что слово «молодой» вы употребляете напрасно. Почему. Нет, я не вашему вопросу улыбаюсь, а воспоминанию. Был я нынче дома, родителей ездил навестить, и вот отец как-то вполне серьезно у меня спрашивает: «Андрей, лозунг читал?» – «Какой лозунг, отец?» – «А такой, – отвечает: – „Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!“ – И глядит сердито, исподлобья: – А нас куда, спрашивается? Старших возрастом куда? Нам коммунизм возводить не разрешается. » Ну, отец есть отец, ему я по-сыновьи ответил: «Всем места хватит – старым и молодым», – а вам говорю так: слово «рабочий» ныне имеет нередко синоним молодой, и если не единственный, то уж непременно – главный. И хочется при этом заметить – заранее прошу прощения, – что литература, на мой взгляд, это обстоятельство просмотрела, что литература по-прежнему живет еще образом того рабочего, который мог бы быть и не молодым. В литературе, на мой взгляд, образовался некий вакуум.

С мальчишеских лет его тянуло к воде; тяга была такой непреодолимой, что он старался жить только на Оке, как можно ближе к речке. Усталый, раздавленный очередной неудачей или бунтующий, он садился на кромке берега, подпирал крупную голову руками… Мир существовал в молчании и неподвижности черной ночи, только окские струи двигались, поплескивали, позванивали, словно кто-то задевал пальцем гитарную струну…

Спало государство Российское. В душных, курных избах на полатях или холодных полах, за семью замками купеческих деревянных крепостей, за гераньками мещан, за швейцарскими галунами, охраняющими покой вырождавшихся, взвинченных до эстетствующего или либерального истерического крика дворянчиков.

Из беседы с Виктором Кирхмайером на Deutsche Welle radio:

Роман Кристиана Крахта «Фазерланд» – важнейший немецкий роман 90-х – уже стал каноническим. В 50-х немецкий философ-неомарксист Теодор Адорно сказал: «После Освенцима нельзя писать стихов». И вот пришло поколение, которое взялось бытописать свое время и свою жизнь. С появлением романа «Фазерланд» Кристиана Крахта в 95-ом году часы идут по-другому. Без этой книги, без этого нового климата было бы невозможно появление новой немецкой литературы.

Кристиан Крахт – второй член «поп-культурного квинтета» молодых немецких писателей. Обладает всеми качествами, которые противопоказаны «настоящему» писателю: высокомерен, подчеркнуто хорошо одет, ездит на небесного цвета «Порше». На вопрос: почему никогда не дает интервью, – отвечает: «Я очень богат». «Фазерланд» – первый роман Крахта. Главный герой романа путешествует по Германии или, как он сам говорит, «прощается с этой безобразной страной, населенной уродливыми и глупыми людьми». Главы романа – это череда вагонов первого класса и бесконечных вечеринок с кокаином, сексом и алкоголем. Литературные критики восприняли роман как наглую провокацию. Мартин Хильшер думает иначе:

Жест провокатора основан на том, что он знает или думает, что знает, что правильно, куда надо идти. У него есть «образ врага». Крахт, который пьет шампанское и ездит на «Порше» на самом деле полон сомнений. Весь его организм протестует против этого бессмысленного существования. В свои 28 он уже переживает экзистенциальный кризис, который обычно настигает мужчин между 40 и 50-ю. И постоянная рвота – не что иное, как саботаж. В конце романа у героя возникает идея покончить жизнь самоубийством, но он отказывается от своего замысла только потому, что не воспринимает этот мир всерьез. В прошлом году в Германии была опубликована антология 16-ти молодых немецких писателей под названием «Месопотамия», составителем которой был Кристиан Крахт. Ее эпиграф гласит: «Конец иронии». Члены «поп-культурного квинтета» всерьез ищутизбавления от скуки и безразличия. Любой ценой: вплоть до «уничтожения этого благополучия, чтобы начать все сначала». «Мы не попадем в ад. Мы давно уже живем в нем» – говорит Кристиан Крахт. Это ад мира масс-медиа, где войны и катастрофы показывают ровностолько, чтобы не наскучить зрителю, который может переключить телевизор на другую программу.

Источник

Золотовский Константин Дмитриевич Рыба одеяло